Мусорный ветер
В осенней тишине передо мной пролетел кленовый лист. Почти падающая звезда. Он отмерил время своим маховым полетом — оставалось только успеть загадать желание. Успеть увидеть, успеть понять. Вим Вендерс в одной из своих статей цитирует слова Поля Сезанна: «Вещи прячутся от нас. Нужно спешить, если хочешь что-то увидеть. Все исчезает». Мимолетное, в котором надо разглядеть вечность. Отшелушить от реальности временное и неважное и увидеть главное.
Чтобы дойти до этой отточенной простоты мыслей нужно прожить жизнь. Надо быть художником, поглотить своими голодными глазами миллионы красок этого мира, проследить своим умным карандашом миллионы изгибов — собрать все это разнообразие в волнующемся океане своих полотен, как Сезанн — и осознать тщетность и мимолетность этих попыток и вместе с тем их обреченную отважность и красоту. Мимолетное, в котором надо разглядеть вечность, отшелушить от реальности временное и неважное и увидеть главное. У тех, кто оказался «у времени в плену» нет другого выбора. Но время это не только неощутимая среда, в которой мы плаваем подобно глубоководным рыбам, оно и материал, из которого создаются аквариумы картин и фотографий.
Время — инструмент фотографа. Оперируя его кратчайшими промежутками, фотограф создает свой мир. Неповторимый и целостный. Маленькая гильотинка затвора безжалостно отсекает кусочки реальности, чтобы переместить их в пространство карманной вечности. Вечности, которая всегда с тобой.
Если попробовать оценить жизнь фотографа по суммарной выдержке сделанных им фотографий, то мы получим несколько минут. Только самые плодовитые подбираются к часам. Естественно, не беру в расчет фотографов-астрономов. Так было раньше. Однако сегодня любой фотограф-любитель, вооруженный цифровиком, оставит далеко позади самого плодовитого репортажника прошлого. Счет идет на дни, а то и годы фотовремени, украденного у мира. Профессиональные фото-графоманы, обученные всем способам фиксации реальности плотно населили наш мир.
К счастью, из фотоаппаратов давно не вылетают птички. В противном случае вряд ли мы могли видеть небо из-за такого количества пернатых. Они сбивались бы в стаи и представляли бы нешуточную опасность пролетающим самолетам.
Сценическая массовка в целях создания эффекта невнятного разговорного фона без остановки говорит следующую фразу: «что говорить, когда нечего говорить». Многократно повторенная фраза создает наполненный невнятным рокотом фон для основного театрального действия. Так средние писатели создают фон для гениальных произведений своими средними детективами и невразумительной мистикой. А что говорить о фотографах — с ними тоже все ясно. Плотный поток усредненных картинок, текущий с экранов мониторов, говорит сам за себя. Наводнение уже началось.
Как трудно в этом визуальном гуле узнать-услышать-увидеть что-то истинное. Так и читается на каждой картинке «что снимать, если нечего снимать» и так без конца.
Похоже, все происходит по Бодрийяру — мир начинает фотографировать сам себя при помощи своих обезличенных агентов — фотографов. Воспроизводство изображений, их клонирование становится все более и более автоматизированным. Картинки порождают картинки. Непременные цифромыльницы туристов и вездесущие камеры слежения усугубляют эту вакханалию образов.
То же касается всего нашего визуального окружения. Сплошная тавтология пространства, подсовывающая голодному глазу сплошные суррогаты. Сами изображения превратились в пустые скорлупки, предназначенные служить местоблюстителями образов и символов. Как царапина на дереве «здесь был Вася». Точно также остается написать на картине «здесь была картина». Впрочем, и это уже было.
Вначале была картинка. Одна. И в нее вмещался весь мир. Мир был ею, и она была миром. Но однажды некий тролль разбил ее на миллионы маленьких кусочков, которые разлетелись по всему свету. Каждый из них имел свое отражение, но разгадать смысл первоначального изображения уже было невозможно. Эти тысячи картинок роились в воздухе как чаинки и никогда не опускались на землю. Они множились, крошились и вовсе теряли смысл, превращаясь в дорожную пыль. Тщетно пытались люди увидеть в них свои отражения. Кому то такая соринка попадала в глаз, а кому-то в сердце…
В какой-то момент я понял, что меня осаждают бесчисленные полчища монстров и зомби: со стен домов, со страниц журналов, с экранов телевизоров… Картинки пустые и никчемные, как и все клоны, но нет им конца. В глубине каждой роилась фальшивая жизнь. Блестели придуманные чувства.
Можно ли что-то сделать с этим мутным потоком картинок? Подобно наводнению они заполняли сознание, погружая разум в сон. И уже засыпая, я заучивал наизусть принцип ненасилия в фотографии: «Я отказываюсь приносить зло окружающим, клонируя изображения. Я отказываюсь говорить умные вещи про откровенно пустые картинки. Я отказываюсь смотреть пустые картинки, сделанные другими…» продолжения я уже не помню.
Следует знать, что фотографомания заразна. А заболевший вряд ли осознает степень опасности своего заболевания. Будьте бдительны. Времени не так уж много. Надо успеть загадать желание.
Дмитрий Орлов
